Отрывок из книги
I.
Мой Пальмфельт (1), занесло нас на Сембирску гору,
Не много наших тут бывало по сю пору,
И менее всего помыслить мы могли,
Что выйдем к рубежам Калмыцкия земли.
А ныне грозный Рок ведет в такие дали,
Которых и имен допреж мы не слыхали,
Но небывалое бывать имеет сплошь
И приключается, когда того не ждешь.
Поди, любезный друг, в младые наши лета,
Иные грезились нам странствия по свету:
Мы начали бы путь в Германии хмельной,
Там пива доброго испили бы с тобой,
Потом бы Францию увидели, где мода
Быстрей меняется, чем по весне погода,
И стольный град Париж, где надобно спешить,
Едва надев наряд, скорее новый шить.
Там обучились бы последним менуэтам.
Увидели мужей, что перед целым светом
Красуются в венце, что носит Актеон,
Хоть держат под замком своих примерных жен.
Пожили б в Англии, узнали их обычьи,
Отведали бы там их отбивные бычьи,
Виргинским угостил нас Лондон табаком
И добрым пудингом; дивились бы потом,
Как множит свой мамон голландский люд проворный,
Как в виноградниках петляет Рейн просторный,
Как датский наш сосед, считай что брат родной,
Презревши вечный мир, грозится нам войной.
Так мнили мы, пока безжалостной Судьбою
Иные нам пути готовились с тобою,
Ведущие туда, куда и не гадал:
Не Юг приветный нас, но Север ожидал.
И то бы не беда, пока стояли в Польше,
Хоть лихо там пришлось, стерпели бы и больше:
Венгерского бокал нас примирял с нуждой,
Улыбкой сдобренный хозяйки молодой.
Сменялся альбертин там тынфом полумедным,
А знатный дворянин равнялся с нищим бедным,
И холодел челом от пребольших рогов,
Вмиг отрешен всего, как некогда Иов.
Но вящего пришлось в России нам отведать:
В земле копать зерно и им одним обедать,
И на таком кошту, смирив пустой живот,
Чрез топи и леса маршировать вперед.
Мы пили там, считай что половину года,
Утробе на беду, одну сырую воду.
Потом пришла зима и грянул лютый мраз,
Решив полуступни не одного из нас.
Вот так и шли дотоль, пока случилась сеча,
А вкупе с нею плен, и вот идем далече,
Где хитрый Росс живет, а сих селений близ —
Татарин и Калмык, язычник и Чермис.
Мутится ум, и взор туманится слезами
При мысли, что дойдем, мой Пальмфельт, до Казани,
А может, и Сибирь увидим мы с тобой,-
Оборони Господь от участи такой!
Охотники из нас худые, право слово:
Ни тетерева мы не целили глухого
Весною на току, ухоронясь в лесу,
Ни зайца робкого, ни хитрую лису.
Немногие себе соболью шубу справят,
Коль соболей ловить с тобою нас заставят.
Без чернобурых лис тогда придется нам
В овчине щеголять, как пращур наш Адам.
Когда бы лисовин восчуствовал музЫку,
Его ты приманил легко бы, поелику
На флейте мастерски умеешь ты играть,
Но вряд ли тварь живу привычен убивать.
Хоть хаживал и ты, как помню, не без толка
На трепетную дичь под подолом из шелка
И сих ручных зверей приваживал в альков, —
Но на лесных лисиц не ставливал силков.
Пускай другой стрелок прицел на них наводит, —
По мне, пусть соболь сам в собольей шубе ходит.
Но сочный тетерев, зажаренный с жирком,
Охотников найдет в нас, Пальмфельдт, как ни в ком!
Засим молю Тебя, Господь, оплот наш в мире:
Не доведи Ты нам увидеть сей Сибири!
К Тебе взываю днесь, о милости моля:
Не дай облечься мне в те черны соболя!
_______________________________
(1) Пальмфельт (Palmfeldt), Карл — адресат многих посланий цикла, брат риксрата Густава Пальмфельта, пошел на войну волонтером, в плен попал в чине капитана Хельсингландского дополнительного (tremännings-) полка. (здесь и далее информация о персонажах взята в упомянутой книге М.Вейбулля).
II/
Сколь счастлив, кто живет, не зная треволнений,
Владыкою себе, царем в своем дому,
Кто, сердце опростав от злобных устремлений,
Вкушает мирный час, что выпадет ему.
Он добродетель чтит, удел, отцами данный,
Трудом своим хранит с разумной простотой,
И красной на столе тарелью деревянной
Доволен, не гонясь за модою пустой.
Куда счастливей он, что страсти не питая
К тщеславной суете, сам для себя живет,
Тех тысяч, что, в краю тревог и зол витая,
Приемлют через то скорбей и страха гнет.
Сон в хижине своей вкусит он, бестревожен, —
Что зыбь ему морстей и рев седых валов:
Пусть дует злобный Норд, — добротен и надежен,
Пусть не зело велик, простой и крепкий кров.
Когда нещадно вдруг ненастье разразится
И воды норовит до черных туч вознесть,
И кормщик удалой рассудком помутится,
Отчаясь между волн свой утлый струг провесть,
Иль медный глас трубы, наполнив лагерь бранный,
Побудит о заре усталый Марсов люд,
И мальчик затрещит в опоек барабанный,
Да прочь дремотны сны от грохота бегут —
Не встанет он с одра, вкушаючи усладу
Морфея самого пленительных даров,
И, вражиих постов не слыша канонаду,
От пули невредим, пребудет жив-здоров.
Веселий ввечеру ему не отнимают,
Отбой в непоздний час не шлет его в постель,
И выспится он всласть — его не подымают
С ленивого одра Побудка и Парсель.
Вельможе лишь на миг случися быть в фаворе,
Как зависть сей же час вслед милости идет;
Купчину, чья алчба лютее гневна моря,
Посереди пути пучина алчна ждет.
О славе ли солдат мечтает — грёзу ону
И члены сокрушит внезапное ядро,
И се отважный дух нисходит ко Плутону,
А плоть в нежданный гроб, во враново нутро.
Его же все сие нимало не тревожит:
В спокойствии он зрит морских смятенье вод,
Ни зависть омрачить души ему не может,
Ни телу навредить жестоких ядр полет.
От бедствий сбережен под сению укромной,
Там безмятежность он хранит, и тем стократ
Богаче королей с их властию огромной,
Блистаньем их столиц и пышностью палат.
В счастливых он трудах свое подворье правит,
Спокойно в закрома сбирает от работ
И снедью в добрый час свой долгий стол уставит,
Что даст его удел от всех своих щедрот.
Едва из синих волн подымется светило
И устремится в путь — как он, поднявшись в срок,
Работников ведет и каждому под силу
Заделие найдет и свой задаст урок.
Бразды меж тысяч вех не медля пролагают,
Успеют в срок вспахать и в срок заборонить.
Могучие волы в ярмах изнемогают,
Другие в стойле ждут усталых заменить.
Едва закончен сев и вновь закрыта нива —
Вольготная постель для доброго зерна, —
Как надобно и луг расчистить терпеливо,
Дабы взросла трава обильна и пышна.
Проворно лезвиё траву срезает росну —
Без устали косарь косьем махать горазд,
Зато уж ввечеру застолью сенокосну,
Усталу дню вослед, он должное воздаст.
Пришла пора — в овин со спелыми снопами
Въезжают на помост под низкий потолок.
До свету на гумне уже стучат цепами,
И чистый умолот в амбары ссыплют в срок.
Там козы по скалам резвятся поднебесным,
В ложбине овцы тут смиренные стоят,
И песнею пастух грозит лесам окрестным,
Дабы свирепый волк его не тронул стад.
Коров пятнистый гурт на луговине тучной
Телками, молоком и маслом дарит Бог;
В озерах ловят рыб и в сеть, и снастью крючной,
Зайчатину и дичь в лесу берет стрелок.
Капуста на грядах, корение взрастает,
Под тяжестью плодов деревья долу льнут,
Млады стволы горох душистый оплетает,
Кусты гвоздик и роз нежнейший запах льют.
По чести воздано за все его усилья,
Ничто нейдет вотще — пусть невелик удел,
Зато отдаст в ответ такое изобилье,
Чтоб скромный обиход нимало не скудел.
А ежели еще он взял жену-красотку,
Любезную к нему и спорую всегда
Хоть пива наварить, хоть печь, хоть выгнать водку, —
Счастливцу такову и горе не беда.
Когда старинный друг на двор к нему заглянет —
За радостным столом всегда ему привет:
И щедро угостят, и пива им достанет,
И мимо мчится день меж дружеских бесед.
А коли он один, то сам себе смекает,
Сколь суетно все то, за чем стремимся мы,
Он глупостью сии стремленья нарекает,
Провидя горе вслед житейской кутерьмы.
Доволен тем, что есть, он большего не жаждет,
Не надобно ему ни званий, ни чинов,
Богатств не хочет он и жадностью не страждет,
И в бедности простой все дни прожить готов.
Да, таковым путем нашел он гавань верну,
Найлучшую из всех, что в мире этом есть:
Какому королю чрез власть его безмерну
И всю его казну подобное обресть?
Ах! Если бы и мы, пловцы в житейском море,
Что силу всю кладем на рукоять весла,
Могли бы дома жить, не зная зла и горя, —
Какою, право, жизнь прекрасною была!
Перевод Екатерины Чевкиной